Утерянное искусство врачевания

[zerkalo-mira]

В продолжении темы и по просьбе читателя, предлагаю выдержки из книги известного американского кардиолога Бернарда Лауна

"Утерянное искусство врачевания": «Жизнь каждого человека — это дневник, в который он намеревается записать одну историю, а записывает совсем другую. В час смирения он сравнивает то, что есть, с тем, что он поклялся сделать», — писал Джеймс М.Барри в «Питере Пене». Час смирения чаще всего наступает в конце жизненного пути. Тот, кто может оглянуться назад без горьких сожалений и сохранил самоуважение, смотрит в глаза смерти без страха. Смерть никогда не бывает приятной, но ее приход не станет для такого человека непереносимые событием и не лишит его достоинства. Но если человека мучает чувство вины, терзает беспокойство, тогда даже слабая боль становится невыносимой, И наоборот, если на плечах умирающего не лежит груз отрицательных эмоций, он способен с достоинством перенести даже очень сильную боль.... Легче всего умирают те,кто жил для блага других.Как говорится в Талмуде: «Человек владеет тем, что отдает».

СЛОВА, КОТОРЫЕ РАНЯТ
Слово — самый мощный инструмент в руках врача.Но слова, подобно обоюдоострому кинжалу, могут как исцелять, так и ранить...
Врач не должен оставлять пациента в страхе и неведении, однако, к сожалению, это происходит почти всегда. Работая консультантом по сердечно-сосудистым заболеваниям, я встречался со многими пациентами, которым требовалось узнать мнение другого врача по поводу операции на сердечных клапанах или шунтирования. Они почти всегда сильно волновались и были напуганы. Но, как я понял,главной причиной беспокойства было непонимание слов, которые употреблял их лечащий врач. За последние годы я собрал множество фраз, которые, будучи услышанными из уст врачей, очень пугают пациентов. На сегодняшний день их у меня уже несколько сотен.Вот самые распространенные:«Вы живете в кредит».
«Ваша жизнь катится под гору,как снежный ком».«Следующий удар сердца может быть для вас последним».«Каждую минуту у вас может случиться сердечный приступ или что-нибудь похуже».«Ангел смерти накрыл вас своим крылом».

Я слышал множество вариантов фраз типа: «У вас в груди бомба с часовым механизмом» или: «Вы — ходячая бомба с часовым механизмом». Консультант из отделения кардиологии указал на закупоренную артерию на ангиограмме и сказал жене пациента: «Этот суженный кровеносный сосуд называют вдовьей артерией». Другой пациент рассказывал, как его врач однажды заявил: «Мне даже страшно подумать о вашей анатомии».Пациент,перенесший сердечный приступ и отказавшийся
от шунтирования, сказал: «Врач не гарантирует, что мой следующий приступ не будет последним».Другого пациента убеждали лечь на операционный стол словами:
«Операцию необходимо сделать немедленно,лучше всего вчера».

СЛОВА,КОТОРЫЕ ИСЦЕЛЯЮТ
Слова врача могут ранить, но они также обладают несравненной силой исцеления. Процесс лечения требует не только научных знаний.Чтобы побороть недуг, пациент
должен мобилизовать все свои позитивные устремления и проникнуться верой во врача.Лишь немногие лекарства могут сравниться по силе с правильно подобранными словами. Пациентам крайне необходимо, чтобы о них заботились, а забота в основном выражается в словах. Но терапевтическое воздействие беседы далеко не всегда оценивается по достоинству, хотя врачебный опыт изобилует примерами исцеляющего воздействия слова.Постараюсь пояснить мои мысли, которые
многим могут показаться туманными.Речь не идет о правде или лжи.Слова,с которыми врач обращается к больному, исходят из самого понятия врачевания и должны помочь пациенту совладать с собой, когда ситуация безнадежна, и поправиться, когда болезнь излечима.

КАК СТАТЬ ГУРУ
По прошествии 20 лет миссис В. вновь пришла встретиться со мной. Она обладала стройной фигурой, смуглой кожей и огромными карими глазами, излучающими ум и покорность. Ее движения зачаровывали. Она вплыла в кабинет так плавно, что, казалось,вовсе не прикасалась к полу,презрев законы гравитации.Темно-
коричневое сари струилось по ее великолепному телу. Миссис В., как и ее муж, страдала заболеванием сердца, развившимся вследствие перенесенного в детстве ревматизма. Присутствие этой женщины всколыхнуло во мне давние воспоминания.
Раджив В.,ее муж,работал научным сотрудником в университете Бостона.Он говорил
на великолепном английском, отточенном в Кембридже и Оксфорде, но сохранившем плавность и текучесть индийского произношения. Ему было всего 38 лет, но он попал в мое отделение в больнице Питера Бента с острым инфарктом миокарда. Я был озадачен.Почему столь серьезная патология возникла у молодого еще человека, у которого напрочь отсутствовали какие-либо факторы риска развития сердечного заболевания? И в самом деле, уровень холестерина у него был необычно низким, кровяное давление также было невысоким. Раджив никогда не курил, а последние три года ежедневно занимался бегом трусцой. Но не меньше меня поразило его почти фатальное смирение со случившимся. В отличие от большинства моих американских пациентов он никогда не спрашивал меня о причинах произошедшего с ним, хотя обладал неплохими знаниями в области медицины.

Раджив лежал в больнице уже десять дней, и я познакомился с ним довольно близко, однако никак не мог определить, что именно вызвало заболевание, угрожающее его жизни. Его родители отличались завидным долголетием. Этот человек казался напряженным, как сжатая пружина. Много раз я пытался узнать причину такого напряжения, но его ответ всегда звучал стандартно: «Доктор, в моей жизни нет места стрессам».Однажды я спросил миссис В.в присутствии мужа, что, по ее мнению, стало причиной сердечного приступа. Она сразу же ответила, что это был стресс. Раджив тут же отмел такое предположение, но потом, после долгих колебаний, сказал: «Я не переживал никаких стрессов, кроме тех, что связаны с моим проклятым шурином».

Сказав это,Раджив сник,словно сожалея о вырвавшихся словах.Но когда мы несколько минут спокойно поговорили,он ожил, голос его окреп, и слова потекли более легко. Оказалось, что его шурин, муж сестры, очень хотел приехать в Соединенные Штаты,но для этого ему требовалась материальная поддержка. Он был небогат и мог иммигрировать в эту страну,только одолжив деньги у родственников
В течение нескольких лет Раджив много работал, чтобы помочь семье сестры. Он взял в банке ссуду в размере 5 тысяч долларов и отдал эти деньги шурину, не запросив никаких процентов.Когда семья сестры переехала в Америку,Раджив нашел
для них квартиру, а также устроил шурина на престижную работу инженера. «Для сестры я не жалел сил»,—объяснил он.Раджив говорил о сестре с большей гордостью, чем о жене.Две семьи жили рядом, их дети дружили, однако отношения между двумя мужчинами резко начали портиться.

В течение длительной беседы Раджив ни разу не назвал шурина по имени, а упоминая о нем обязательно добавлял определение «проклятый».Оказалось,что тот не только отказался вернуть Радживу долг, но и отрицал тот факт,что занимал у него деньги?Хуже всего было то,что шурин начал распространять о Раждиве порочащие слухи,которые дошли до его матери, живущей в Индии.За несколько недель до инфаркта Раджив узнал,что мать лишила его наследства. Брат и сестра полностью разорвали отношения с ним.С болью в голосе рассказывал он о том, как
много горя пришлось пережить его сестре. «Что может изменить эта несчастная женщина, ведь этот подонок— отец ее троих детей»,— с тяжелым вздохом вымолвил он.Теперь я понял, что именно эти обстоятельства спровоцировали инфаркт и что если положение в семье моего пациента не изменится,новый,возможно смертельный
,сердечный приступ не заставит себя ждать.Раджив постоянно повторял,что тяжелее всего для него была потеря любви матери. Тихим, измученным голосом он снова и снова повторял: «Доктор, как могло случиться, что моя мать отказалась от меня?».

Я сидел рядом с ним,почти физически ощущал его боль и не знал,что делать.Я не мог помочь ему как кардиолог, но было ли его горе неподвластно мне как врачу? Какое лекарство я мог ему посоветовать? Какой совет поможет разрубить этот гордиев узел?Неожиданно я почувствовал прилив жара, лоб покрылся испариной, а галстук в одну секунду пока-зался слишком тесным.Я сжал кулаки и согнулся под тяжестью непомерного эмоционального груза. Эта проблема была мне не по зубам.
Неожиданно решение пришло ко мне с легкостью откровения. Я был удивлен тому, как легко и складно зазвучала моя речь:Вы должны пригласить шурина и его семью
на ужин, словно ничего не произошло, — предложил я.Не успел я закончить фразу, как Раджив гневно воскликнул:
—Никогда!Ни за что! — Его лицо исказила злоба. — Да лучше я умру, чем позволю этому негодяю еще раз переступить порог моего дома. Прости меня Господи, но я не разрешу ему даже посмотреть на моих детей.Я не Махатма,готовый подставлять другую щеку. Пусть я христианин, но не собираюсь прощать и забывать. — Слова звучали подобно проклятьям.

Я не считал себя судьей в этом сложном вопросе, я был врачом, поэтому спокойно продолжил: — Ваши гнев и обида из-за предательства шурина совершенно оправданы.Но прощение — не религиозный акт. Вы пригласите шурина не для того, чтобы принести себя в жертву.Напротив,это будет акт отмщения,а также урок для ваших детей,проверка вашего личного достоинства.Она покажет,кто из вас человек
,а кто — дикарь. Кроме того, это поможет спасти вашу возлюбленную сестру от адских мук.Вы ведь сами только что сказали, что она лишь невинная жертва.
Раджив внимательно прислушивался к моим словам.Его жена сохраняла невозмутимость и была похожа на замершую статую Будды. Я с воодушевлением продолжал, чувствуя, что возбуждение моего пациента нарастает с каждой секундой:— Вы только представьте, насколько виноватым почувствует себя ваш шурин, когда вы пригласите его с семьей на дружеский ужин! Он будет в полной растерянности и не сможет скрыть ваше приглашение от жены. Его начнут терзать предчувствия, что вы придумали какую-то новую коварную стратегию.Однако он не сможет разгадать эту головоломку.Ваша сестра будет постоянно напоминать ему о вашем великодушии. Вы только вообразите,сколько бессонных ночей ему предстоит пережить!Не назначайте встречу слишком рано, дайте ему помучиться недели три. Он весь изведется от неведения и сомнений.

Раджив явно был заинтересован, но я чувствовал, что убедил его не до конца, и продолжил с еще большим пылом:—Его дети будут озадачены тем,что вы приглашаете
их в свой дом,желая продемонстрировать свою любовь и привязанность.Ваш шурин, несомненно,рассказал им,какой вы злобный человек, разорвавший отношения между двумя семьями из-за такого тривиального предмета, как деньги. Я уверен: чем более явным будет ваше дружелюбие,тем труднее будет шурину отрицать свой долг
Рано или поздно, но он отдаст вам деньги.Слушая мою речь, Раджив вытирал пот со лба, хотя в кабинете было не слишком жарко. Однако его все еще мучили сомнения. И тогда я вынул свою козырную карту:
—Если вы последуете этому совету,я напишу вашей матушке в Индию о том, что вы перенесли сердечный приступ,едва не стоивший вам жизни.Вы ведь не писали ей об
этом,чтобы не причинять лишнего беспокойства. В письме я особо отмечу, что ни разу в жизни не встречал более преданного сына,чем вы,и постараюсь убедить ее поддержать вас в это трудное время. Я также расскажу о вашем замечательном характере и о том, как вы помирились с шурином ради спокойствия вашей сестры, ее дочери.

Сомнения улетучились без следа. Раджив подался вперед и напрягся, готовый к немедленным действиям.В эту минуту он напомнил мне одного из героев Киплинга.«Я так и сделаю!Я обязательно сделаю это!»-закричал он.Его жена неожиданно вышла из транса и тихо заговорила.Я напрягся,стараясь не пропустить ни слова.— Вы не доктор, вы великий гуру, — мягко произнесла она.
Лет за 15 до этого случая я работал в отделении кардиологии вместе с молодым врачом из Эфиопии. Однажды он заметил: «Доктор Лаун, вы похожи на древнего эфиопского шамана».Сотрудники,слышавшие эти слова,неодобрительно зашептались, и спустя некоторое время молодой врач пришел извиниться передо мной. Однако я успокоил его, сказав, что это самый лучший комплимент, который мне говорили в жизни.Получить признание как гуру было не менее почетно.Прошло шесть месяцев, и я с нетерпением ждал визита Раджива.Осуществил ли он предложенный мною план?
Принял ли его шурин приглашение? Помирились ли они? Я выполнил обещание и написал письмо матери Раджива, но связалась ли она с ним?

Придя на прием,Раджив ни словом не обмолвился о результатах нашего последнего разговора.Наконец я не выдержал.— Как ваш шурин?
— У него все в порядке. Не такой уж он мерзавец, прекрасно относится к моей возлюбленной сестре.
— Значит, вы помирились?
— Мы никогда всерьез не ссорились.
— А ваша мать?
—У нее тоже все хорошо.Скоро я поеду к ней в Индию.

КОГДА ЗАПРЕТНОЕ СТАНОВИТСЯ ДОПУСТИМЫМ
Мистер Г., 60-летний бизнесмен из Нью-Джерси, был владельцем преуспевающего автомобильного магазина.Его брак казался весьма счастливым.Но тогда что стало причиной сердечного заболевания? Уровень холестерина и кровяное давление у него были в норме,он никогда не курил.Хотя мистер Г.показался мне напряженным и беспокойным человеком,его работа явно не была связана с сильными стрессами. Однако его заболевание прогрессировало и не поддавалось лечению.Он перенес уже три операции—два шунтирования коронарной артерии и ангиопластику сосудов, но приступы стенокардии случались у него довольно регулярно.Я наблюдал его в течение многих лет и постепенно пришел к выводу, что все мои усилия вылечить его напрасны,а многочисленные препараты не действуют. В тот самый раз он показался мне особенно напряженным.Осмотр и анализы не выявили ничего необычного, но когда он вместе с женой вошел в мой кабинет для беседы, я почувствовал, что упускаю нечто важное. Мне показалось, что его супруга еле сдерживается, чтобы не заговорить со мной.

Я завел разговор о детях, подозревая, что именно они являются причиной каких-то неприятностей. У мистера и миссис Г. было трое детей — две дочери и сын. У ортодоксальных евреев сын является центральной фигурой в семейной иерархии, поэтому я решил, что именно с ним связаны тревоги мистера Г.
— У вас все в порядке с детьми? — спросился как бы вскользь.
В этот момент в разговор вмешалась миссис Г.:Ради всего святого, расскажи ему о Ричарде!
— Ричард не имеет отношения к моей стенокардии, — оборвал ее муж.
— Вы ладите с сыном? — спросил я.
— Нет, — резко ответил он.
— Почему?
— Потому, что Ричард — гомосексуалист. По мне, лучше бы он умер от рака, — ответил мистер Г., явно сердясь на себя за откровенность.

Стараясь говорить как можно мягче, я сказал:
— Вы меня удивляете.Вы разумный человек,успели заслужить мое уважение,но ваше поведение кажется мне нерациональным и даже, простите,непорядочным.Разумно ли сокращать жизнь жене, разрушать жизнь сына,убивать себя самого только потому, что у вас настолько узкое миропонимание?Я рассказал ему о гомосексуализме как о биологической и генетической проблеме и постарался объяснить, что такая сексуальная ориентация не должна вызывать ни у кого чувства вины,что она никак
не связана с поведением. Говоря о том, что отец не должен обрекать сына на дополнительные душевные муки,я особо подчеркнул,что понимаю его и сочувствую ему. Разговор был очень долгим и сложным, во время него было пролито немало слез. Когда супруги Г. ушли, я не был до конца уверен, что мои слова возымеют какое-либо действие.

То,что кажется таким простым и замечательным в кабинете для консультаций,может
исчезнуть в один миг, как только пациент уходит от врача и возвращается домой, вновь оказываясь под гнетом семейных обстоятельств.Я совершенно не был убежден в том,что в этом году увижу мистера Г.еще раз;и очень сомневался,что он постарается решить свои проблемы с сыном.Но он вернулся. Я сразу заметил, что этот человек стал другим Он расслабился и больше не прятал взгляда.
Впервые за все годы знакомства его лицо озаряла широкая улыбка.
— Что у вас случилось хорошего? — спросил я.
—Мы только что отметили Пасху вместе с Ричардом и Гилбертом.Гилберт— это друг моего сына, самый приятный мужчина из всех, с кем мне приходилось общаться. Они уже давно живут вместе. Оба преуспевают и зарабатывают более ста тысяч долларов в год.Праздник удался на славу. Ричард даже немного приревновал меня к Гилберту, которому я оказывал много внимания. Мы с женой теперь активно участвуем в движении за легализацию геев,а недавно даже ходили на демонстрацию
Мистер Г. говорил легко и непринужденно, ему хотелось как можно подробнее поделиться со мной той невероятной переменой,которая произошла с ним за последний год.Теперь мистер и миссис Г.стали борцами за права гомосексуалистов
,а стенокардия явно отошла на второй план.

За 20 дней до смерти у блестящего эссеиста и прекрасного врача Льюиса Томаса брал интервью корреспондент «New York Times» Роджер Розенблатт.Томас сказал:
«Смерть, расцениваемая как некое метафизическое событие, вызывает уважение. Сегодня,когда процесс умирания затягивается,она воспринимается как доказательство провала. К умирающему пациенту относятся как к капризному чудаку.Но это не только ненормально,а идет вразрез с самой природой. Мы стали стыдиться смерти, и это чувство появилось в нашей культуре совсем недавно. Мы стараемся спрятаться от смерти,так как,по нашему мнению,она является ошибкой
Пожалуй, ничто не может сравниться с предсмертной агонией.Я абсолютно уверен, что в момент смерти боль отступает..Когда тело перестает существовать, что-то обязательно происходит. Клетки гипоталамуса и надпочечников выделяют гормоны —эндорфины. Они поступают в те клетки,где таится боль... А в целом... я верю в доброту природы в момент смерти».Когда его спросили, что чувствует умирающий, Томас ответил:Слабость.Просто слабость.Я понемногу перестаю уважать свое тело.
— Существует ли искусство смерти? — спросил Розенблатт.
— Есть искусство жизни, — ответил Томас.